Зима 1913/14 годов проходила в постоянном общении с Рахманиновым. В то время он работал над «поэмой для оркестра, хора и голосов соло Эдгара По «Колокола». Вместо того, чтобы обрадоваться, что он вернулся к большой музыке, Мариэтта по ребячески «надулась», - ведь до сих пор она воображала себя главным «текстмейстером», т.к. Сергей Васильевич просил советовать ему тексты для романсов.

С тех пор она неоднократно переписывала и подготавливала для него стихотворные тексты из русских поэтов. Комозитор дважды использовал ее тетрадки: в 1912 г для романсов ор.34 и в 1916 г для романсов ор.38. «Милая Re, на днях закончил свои новые романсы. Около половины из них написаны на стихи из Вашей тетради, а «Музу» Пушкина я посвящаю Вам. Всеми романсами, в общем, доволен и бесконечно радуюсь, что дались они мне легко, без большого страдания. Дай бог, чтоб и дальше так работа продолжалась!»

Понятно, что неожиданное появление «Колоколов» («ничего не сказал!», «и ничего не показал!») было воспринято ею как обида, хотя тщательно от него, да и от себя самой скрываемая. Однако Мариэтта была захвачена этой поэмой. «В этой скользящей, хрустящей, стремительной музыке Рахманинову удалось утвердить  с огромной силой то бесспорно свое, рахманиновское, что зовется индивидуальностью творца и чем музыкант входит в историю музыки, занимая свое, прочно ему принадлежащее место». За это индивидуально рахманиновское она страстно «сражалась» и с ним, и с суждениями современников в продолжении всей своей дружбы.

...Пятница 6 ноября 1915 года опять была «днем С.В.», на этот раз очень продолжительным. Оказалось, он хотел говорить о смерти. Рахманинов спросил Шагинян: «Как Вы относитесь к смерти, милая Re? Боитесь или Вы смерти?» Она тогда и не думала о смерти, но когда позже столкнулась, то стало «непереносимо страшно».  Две пережитые одна за другой смерти – Скрябина и Танеева – страшно подействовали на Рахманинова, а тут еще попался какой-то модный роман о смерти, и он вдруг заболел ее ужасом. «Средством против страха смерти» стали жареные в соли фисташки, которые он так любил.

В этот приезд он очень много рассказывал о себе самом: о детстве, юности, творчестве, планах на будущее. Сообщил о любви к Шопену и о своей мечте, которая «пока от всех в секрете», - исполнять Шопена. И опять жаловался на душевную неудовлетворенность собой, усталость от концертов. «Успех – это как кислород для артиста, - на концерте похлопают, согреют душу овациями и хоть на полчаса чувствуешь себя творцом».

15 марта 1916 года, находясь в гостях у Шагинян, С.В. спросил ее отношение к задумке о написании балета. На следующий же день она села за сказки, выбрала особенно понравившуюся ему «Русалочку», прибавила «Снежную королеву» и свой любимый «Райский сад». Но его творческие планы были нарушены болезнью жены и собственной подагрической болью рук.

По совету врачей он летом направился на минеральные воды в Ессентуки, где был окружен почти царским почетом. В разговоре с Мариэттой, приехавшей к нему, он поведал о своей «отвратительной» зависти к Н.К.Метнеру, к тому, что каждый день у Метнера идет к завещанию, а у него – к разрушению; о невозможности жить в таком состоянии, в каком он находится. Постепенно он «отошел», и лицо его порозовело. К концу чувствовалось, что его страшная минута прошла и он вернулся к себе самому.